Отмечает свой юбилей Надежда Багдасарьян, которую безо всякого стеснения можно назвать главным гуманитарием главного технического вуза страны, нашего Университета. Не только главным, но и первым – ведь именно Надежда Гегамовна в 1987 году создала в МВТУ первую в системе отечественного высшего технического образования кафедру социологии и культурологии. Список ее работ, достижений, наград так велик, что занял бы весь этот специальный праздничный вкладыш нашей газеты.
А нам хочется почитать живое слово Надежды Гегамовны, которая когда-то была литсотрудником газеты «Бауманец», а теперь глава ее редакционного совета. Мы ее поздравляем и желаем еще больше внуков, книг и цветов. И сколько ей лет, не скажем. Потому что те, кто знают паспортный возраст Надежды Багдасарьян, удивляются при каждой встрече с ней. А кто не знают, все равно не поверят, узнав.
– Какое Ваше самое первое воспоминание?
– Есть несколько ранних воспоминаний. Не могу определить их очередность.
Одно из них: лето, дача, солнечный день после дождя, теплая вода стоит в заросших травяным ковром лужах, я прыгаю в них, вдруг открывается калитка, в нее входит мой улыбающийся папа, неся в руках бумажные пакеты с фруктами – огромными грушами, апельсинами. Я бегу к нему, он открывает руки, чтобы меня поймать, пакеты падают, апельсины как мячики скачут по траве, а я уже на отцовских плечах. И все смеются.
Самое раннее зимнее московское воспоминание. Мама отдавала меня на пару часов в день в прогулочную группу, под присмотр «француженки» – пожилой дамы из «бывших», которая обильно перемежала русскую речь французскими словами. Гуляли мы у памятника Ленину работы Герасимова в Советском скверике, что напротив Моссовета. Детишки с помощью лопаток строили из снега Мавзолей, приговаривая вслед за наставницей: «Камень на камень, кирпич на кирпич, умер наш Ленин Владимир Ильич». Слово «умер» она эмоционально выделяла голосом, а мы вслед за ней. Однажды мама опоздала к назначенному часу, и «француженка» взяла меня к себе домой. В крошечной комнате с высоченными потолками было немыслимое количество музейных предметов. На кабинетном рояле стояли китайские вазы, на стенах в три ряда – картины… Гораздо позже я поняла, что так жили бывшие владельцы квартир, которых «уплотняли» в 20-е годы, и они пытались сохранить дорогие их сердцу вещи.
Самое раннее зимнее дачное воспоминание. Родители решили, что зимой, пока я еще не хожу в школу, лучше большую часть времени жить за городом. В Загорянке, где папе дали участок, была построена засыпная избушка с печкой, «времянка», которая простояла около 50 лет. Отец привез свою маму, мою армянскую бабушку, которая ни слова не говорила по-русски, и мы поселились с нею в избушке. Раза два в неделю родители привозили продукты из Москвы. И вот: жарко натопленная печь, мы с бабушкой в легких кофтах, хотя и в валенках. На улице яркое солнце, искрящийся снег, и я выскакиваю, вся напитанная жаром на улицу, бабушка – следом за мной. И кричит: Надьян, Надьян. А я прыгаю на расчищенной дорожке, вся в восторге от своего непослушания.
– Кем Вы хотели стать в детстве?
– Я постоянно организовывала с детьми игру в школу, в которой выполняла, конечно же, роль учительницы.
– Если бы сейчас у Вас закончились все Ваши нынешние занятия, и появилась полная свобода выбора, чем бы Вы занялись?
– Закончились? Это вряд ли. Но если бы их стало меньше, то я бы реализовала все свои мечты о путешествиях, больше времени проводила бы с семьей и друзьями, писала бы рассказы, идеи которых роятся в моей голове, возилась бы с садом. А в принципе меня устраивают мои нынешние занятия. Недаром говорят: найдите в жизни дело по душе, и вам не придется работать ни одного дня. То, чем я занимаюсь – следствие моего свободного выбора. Мой возраст это позволяет.
– Дайте совет тем, кто боится взросления, возраста. И раскройте, наконец, секрет своей энергичности и обаяния.
– Не люблю давать советы, даже тем, кто их просит. Думаю только, что масштабу прожитых лет должен соответствовать масштаб осуществленных жизненных проектов. Тогда не страшно уходить в вечность. Про обаяние, имидж могу сказать лишь, что я это никогда специально не выстраивала. По мне, лучшая стратегия взаимодействия – искренность.
А секрета никакого нет. Энергия и здоровье – это любовь. К делу, которому служишь. Не к должности, не к работе, не к зарплате, а к Делу. К людям, с которыми сводит жизнь, к своим близким. Не к человечеству, не к народу, а к конкретным людям. К Отечеству и отчему дому. Не к государству и правительству, а к Родине, к «отеческим гробам». К культуре – и не только той, в которой вы росли, а к любой иной – высокие образцы есть у каждой. И только познавая другую, лучше поймешь свою. Если суметь приподняться над пещерной идеологией «свои – чужие», то обнаружишь, что в этом пространстве нет агрессии и злобы, а только радость открытий. А вот призывы любить себя, которые слышатся из каждой рекламы, меня коробят. Себя надо принять, не забывая о том, что «душа обязана трудиться – и день и ночь, и день, и ночь». «Я» – последняя буква в алфавите, говаривала моя мама. И я с ней согласна.
– Вы хотели бы быть миллионером? Если да, на что тратили бы деньги?
– Деньги – странная вещь. У известного немецкого социолога Георга Зиммеля есть работа, которая называется «Философия денег», написанная им в 1900 году. Он считал, что появление денег как универсального средства обмена связано с развитием интеллекта и становлением денежной экономики. И то и другое развиваются параллельно с ростом свободы.
Деньги не имеют власти, если мы их ею не наделяем. Мне кажется, не вредно разобраться в их природе и в том, как деньги взаимодействуют с нами. Однозначно: они требуют уважительного отношения, но чтобы иметь все, что нам необходимо, нужно быть свободным от рабства денег. Я не понимаю страсти людей к деньгам. Истории о миллиардерах с их яхтами, виноградниками и многочисленными особняками вызывают у меня сомнение в их психической полноценности. Денег нужно иметь столько, чтобы они обеспечили достойную жизнь. Чтобы освободили время на важные в жизни дела. Дали бы возможность поддерживать здоровье, путешествовать. Между свободой, которую они дают, и рабством, в которое они погружают, довольно тонкая грань. Кстати, я знаю немало выпускников-бауманцев – весьма состоятельных, но вполне разумно распоряжающихся деньгами.
А если бы неожиданно я получила миллионное наследство, то адресно помогла бы тем, кто в этом нуждается и к кому государство оказалось равнодушным. Потому что все, что нужно для жизни, у меня уже есть.
– Вы – доктор философии, культуролог, давно работаете бок о бок с инженерами. Что, по-вашему, Вы дали им, а они Вам? И чем вообще гуманитарии и инженеры могут обогатить друг друга?
– Меня восхищает инженерный склад ума. Я имею в виду способность к изобретательству – какой бы сферы оно ни касалось. Как правило, талантливый инженер – это профессионал, овладевший Методом. А именно этому всегда учили в Императорском. Великий пример – В. Г. Шухов, который проявил себя в бесчисленных сферах инженерного дела. Если владеть методом – любая деятельность вам подчинится. И не только техническая. Мне приятно, что в этой среде – талантливых инженеров – меня считают своей. Дружба, поддержка в трудные минуты, надежные отношения – все это подарок судьбы. Хотя и без разочарований не обошлось. Люди есть люди. Что я дала им? Не знаю, у них надо спросить. Может быть, импульс к познанию мира людей и самопознанию? Или вдохновение?
– Сейчас все больший интерес вызывает популяризация науки и научная журналистика, со стороны и ученых, и публики. Это можно считать здоровым «имунным ответом» на распространение лженауки и искаженной, антинаучной картины мира. Как с ней бороться? Нужно ли спорить с агрессивными креационистами, целителями, предсказателями и т. д.?
– Ну, во-первых, к сожалению, сегодня не так много журналистов, которые способны с пониманием дела писать о науке и инженерии. Как, например, это делал выпускник МВТУ Ярослав Голованов, писавший о космосе в 60–е-70-е годы ушедшего века: читатель его репортажей ощущал себя непосредственным участником великих событий. Гуманитарная журналистика не способна достигать таких глубин. И мне очень бы хотелось, чтобы талантливые инженеры и ученые столь же талантливо рассказывали о науке, занимаясь, может быть, самым благородным делом на свете – просветительством. Буквально – дарили свет.
А, во-вторых, обращение людей к «целителям» и шаманам – это симптом разочарования в науке. А она ведь действительно не может дать ответа на все вопросы. Ответ на «все» вопросы, в том числе и «последние», дает философия, и вообще гуманитарное знание. Но обогащать себя любым знанием – трудно, а пойти к гадалке – легко. Так что это симптом еще и невежества. Единственно надежный способ этому противостоять – давать качественное образование – и школьное, и вузовское. Тогда человек способен сам во всем разобраться. И никакие комиссии по лженауке – даже при Академии наук – этого не заменят.
– Лев Толстой считал, что счастье ошибочно связывают с осуществлением желаний. А с чем связано ощущение счастья по-вашему?
– Счастье – это не то, что вокруг нас, а то, что мы генерируем сами – для себя и для других. Если жизнь человека имеет смысл, если он не просто «ходит на работу», а видит в своем деле миссию (извините за пафос), он ощущает себя счастливым. Для этого не обязательно быть профессором. Я встречала людей самых разных занятий, которые именно так относились к своему делу. И считали свою жизнь удавшейся. Ну конечно, наделение чего-либо смыслом связано с уникальной внутренней работой человека – поиском и обретением собственной идентичности, самоактуализацией.
Счастье – это наша внутренняя способность ценить то, что дарит жизнь, радоваться ей, даже если временами судьба жестока. И быть нужным другим людям.
– Марсель Пруст и Владимир Познер просили спросить: оказавшись перед Богом, что Вы ему скажете?
– Разумеется, спасибо! За божественный, и потому совершенный природный мир! За жизнь и судьбу, что подарила мне радость входить под своды нашего Университета, как в свой дом. За дочь и внука. За друзей. И – никаких упреков!
Вопросы задавал Иван Шипнигов
